Уезжают в родные края,
Дембеля,дембеля,дембеля.
И куда не взгляни, в эти майские дни,
Всюду пьяные бродят они.
Ох что это был за дембель, какой был праздник. Триумф, фурор, победа! Если Вы не знаете что это такое, то даже не пытайтесь представить. Если же служили, то быстро плесните в рюмку и помяните святую матерь Демобилизацию.
Господи, свершилось! Неужели навсегда закончилось это говно, именуемое службой Отечеству.Эти ебаные подъемы 45 секунд, марш-броски с полной выкладкой плюс малямба набитая песком. Стрельбы ночные и дневные. Строевуха(нам то она на хуя) Христопродажная рожа старшины Волосовича.
Прощай умытая и сытая Чехословакия,- страна дождей, блядей и велосипедов. Земля тебе пухом и Аллах тебе акбаром. Здравствуй немытая, но такая долгожданная и любимая Россия.
Н а военном аэродроме, прямо на поле нас выстраивают в две шеренги. По рядам идут особисты, играющие роль таможни. Доёбываются до всего подряд. У пацана напротив обнаруживают страшенный криминал,- два пласта битлов производства вражеской фирмы «Балкантон». Об колено, на две половинки. У кореша книга Ваньки Боккаччо, Декамерон. Особист смотрит на сей труд как туземец из племени «сасидапоту» Стас объясняет, мол история, эпоха возрождения, одобрено Совмином. Проканало.
Выводят из строя Юрку Грачева из второй роты. Ебать и резать, вот это косяк. Найдены гандоны, зашитые под шеврон. Непростые гандоньчики, а с сюрпрайзом. Если надуть, то получается ебло Лёни Брежнева, с меховыми бровями щекотушками. Пока Юра.
Огромный ТУ-154 уже стоит под парами. Команда в колонну по одному, документы в руке, к трапу бегом, аррш! Поднимаемся, на последней ступеньке кто то поворачивается и обращаясь ко всем спрашивает глядя на Замполита: - А че, этот пидарас тоже летит? Мелко конечно, да только чем еще тебе отплатить за заботы, ласковый наш.
Рассаживаемся по местам. В салон залетает бравый мужичек лет сорокапяти, стюарт. Ну ясен перец, кто ж к нам бабу то допустит. Пристегнулись. Засвистели, кто там свистит, турбины? Да хуй на них. И дядька стюарт глядя на нас, радостных апездолов говорит тепло, по отечески: -Ну че сынки, домой! И врубает на весь салон «Back in the USSR» Ну это просто пиздец, даже сейчас, по прошествии четверти века ощущаю эти слёзы.
Незаметно, за пиздежом и мечтаниями падаем на Челябу. Ебать мой хуй, а ведь это уже Родина. Землю в аэропорту не целуем, но ноженьки трясутся.
Снова шмон, но уже Совецкий, ленивенький. Да хули там искать после особистоф. А жизнь лежит под ногами, голая и беззащитная. Пиздуем в лавку трясти мошной. Пиво, вотка, закусь. Раздавили по слегка,- хорошо! Взрослые мужики!
Вокзал гудит как улей. Шутка ли, два аэроплана верных сынов Отчизны к маме возвращаютца. Грузимся в паровоз до Свердловска. Это горот такой был, пока не переименовали. Стас прикинул (он у нас считать умеет) что порядка ста пятидесяти бухих рыл двигаютца в сторону Пермь-таун. И началось. Такую хуйню железная дорога переживает два раза в год, и каждый раз апиздевает.
Сразу же налаживаем тесный контакт с гражданским населением. Появляетца любофь мая, Свердловская шестиструнка. Понеслась душа в рай. Мчится сквозь ночь поезд – призрак, мчитца на Родину.
Среди ночи приперся пьяный прапор в голубых погонах и официально(рука под козырек) приказал нам прекратить шум и лечь спать. Фуфа в полсилы бьет куску в репу и тот теряетца до конца путешествия. Еще через час пришол пожилой начальник поезда и стал выключать свет. Фуфа с красноармейской рожей и глазами в кучу спрашивает у него:- Слышь батя, а когда здеся было последнее крушение поезда? – Дак почитай с войны не было,- не поняв юмара отвечает нач поезда.- Сегодня будет, с нехорошей улыпкой говорит Фуфа и наливает начальнику полный стакан «Сибирской» - Ну куды от Вас денисся паразиты, хохочет служивый и залпом, по русски ебашит вотку.
Утром была головная боль и пересадка до Перми. В вагон – ресторане сбагриваем официанткам косметику и колготки купленные мамкам. Через пять минут сидим за столиком, жрем жареную картоху и запиваем её «Чашмой»
В Перми желаем друг другу всего, а сердце уже дома. На последние копья беру тачку, воином – освободителем подхожу к родному гнезду. Вот она березка, которую с Андрюхой сопляками сажали. Лавка с неизменными пенсионерами.
Подхожу к двери, не закрыто. На цыпочках крадусь по темной прихожей, отодвигаю шторку. В углу стоит диван, а на диване сидит самый родной и самый дорогой человек на свете, - Батя!
