«Октаваг» (о работе «внутреннего ГРУ») Часть 5
Додано: 21 листопада 2005, 02:10
Часть 5
В этом большом городе нашему герою придется жить до преклонного
возраста без выезда, не считая командировок. В этом городе у него были
две семьи и 5 детей. Ему пришлось пройти все круги ада, т.к. здесь
не любили людей с независимым мышлением. Здесь он увидел все язвы
науки, все виды информационного бандитизма и их стопроцентную
безнаказанность.
В науке не было советской власти: если в
производственных условиях кое-как можно через профсоюз воздействовать на
несправедливость, то в науке завлаб - второй после бога. Ни один
директор не рискнет отменить решение завлаба. В общем, любые жалобы в
науке по отношению к себе считаются дурным тоном. Хорошо, если на
должности завлаба находится фанатик науки. Такой руководитель увлекает,
завлекает, и становится очень легко шагать по научной лестнице. Но чаще
всего способного старшего лаборанта или младшего научного сотрудника к
таким фанатикам не допускают, т.к. фанатики вместе со способными
подчиненными не живут интересами коллектива, а работают только на свой
карман. Поэтому они нежелательны.
Под интересами коллектива иногда
подразумевают странные вещи. Например, если молодой человек собирается
жениться, то это оказывается во вред интересам коллектива, т.к. он из
общего фонда потребует квартиру. Наоборот, холостым научным сотрудникам
давали квартиры, если они опубликуют 4-5 статей с соавторством, причем
соавторами в этих статьях должны быть ветераны этого научного
коллектива. Ублажение ветеранов считалось высшей гражданской доблестью.
Никого не смущало, что соавторы ничего не смыслят в этом вопросе. Они
считали, что наука - это средство добывания личного комфорта, и любые
возможности публикации "на стороне" рассматривались как воровство
общего добра из общего объема комфорта, который принадлежит коллективу.
Любые разговоры о защите авторских прав они называли лицемерием и
нарушением "правил игры".
Таким образом, рядом существовали две науки - два
научных сообщества. Одна наука жила под покровительством академиков с
полной гарантией на выдвижение на верх. Другая наука это некое
бесформенное образование, где должен воздвигаться с первую очередь
ветеран, т.е. тот, кто первым пришел в лабораторию. Пока он не станет
кандидатом, никто не имеет права защищаться. Пока 2-3 ветерана не станут
докторами, никто не имеет права защищать кандидатскую. Как только
завершается научная разработка, сразу думают, какой из ветеранов будет ее
основным "открывателем". Хорошо, если основной открыватель входит в
состав "открывателей" собственного открытия. Иногда дело доходило до
того, что его из соавторов вычеркивали. Тогда появлялся конфликт с последующим
увольнением "мятежника". Но дело принимает дурной оборот, когда на новом
месте мятежник пишет еще более содержательные статьи, и ветеран-хапуга
быстро разоблачается. К нему все начинают относиться с презрением.
Чтобы этого не случилось, изобрели и строго соблюдали "основной закон
общественной жизни сибирской науки": уволенный из одного института
Академгородка не мог быть принят в другой институт в Академгородке. Это
мотивировалось тем, что так исключалась возможность переманивания кадров.
Т.е. если ты не прижился в науке, то иди на производство или вообще уезжай из
Новосибирска.
Соотношение правильной науки к паразитической соотносится как 35% к
65%. Он также заметил, что такие административные меры соблюдения
внешней респектабельности в науке свидетельствуют о том, что интересы
государства здесь не играют никакой роли, что партийное руководство
наукой – фикция, что борьба против соблюдения авторских прав с целью
защиты прав ветеранов есть способ натравливания интеллигенции на
советскую власть, т.к. из истории человечества известно, что любая
организация посредственностей с целью держать в рамках способных людей
- это канун новой жестокой революции. Следовательно, наука жила, и ВПК
отбирал себе разработки, а затраты на остальную науку - это были деньги,
потраченные зря. Но все это никого не беспокоило.
Нашего героя интересовали 3 научных направления: сильные токи, слабые
токи и биологические закономерности. По всем этим трем направлениям он
работал по трем ступеням - завод, ВУЗ, академия. Когда его выгоняли из
академии, он сразу искал место в вузе. А если и там "стало скучно", то
он перебирался на завод. Но с завода его всегда охотно снова принимали
в академию, т.к. его специальность "математические методы статистики"
более всего была плодотворной в заводских условиях, где он занимался
снижением процента брака.
В академических условиях каждый эксперимент
стоил больших денег. Поэтому приезд такого человека, способствующего
экономии выделенных средств, считался в интересах коллектива. Узнав, что
он уже был сотрудником академии, и что его выгоняли за отказ от
соавторства - предлагали хоздоговорную систему сотрудничества, чтобы в
штат его не брать. Но по мере "срабатывания" они понимали, что интересы
коллектива больше соблюдаются при реализации режима трудовой
дисциплины, под которым подразумевалось заставлять способного человека -
информогена ходить на работу каждый день, и чтобы ветераны могли путем
"перекрестного допроса" вытягивать из него всю необходимую информацию и
быстро опубликовывать ее пока тот не "очухался". Следовательно, они были
перед дилеммой: или принимать в штат и на этом "греть руки", или
оформлять хоздоговорное соглашение, но с двойной оплатой. В этом
случае информагент приходит на работу раз в неделю на пару часов и тут
же уходит, чтобы выданные им сведения самостоятельно переваривались
тугодумами-ветеранами лаборатории.
Нашего героя сразу брали в штат, так что для него никогда не было
проблемы возвращения в академию. Единственная неприятность была в том,
что попасть из одного академического института в другой наш герой мог
лишь пройдя цикл академия - вуз - завод. Особую ярость против себя наш
герой ощущал со стороны партийного руководства. Каждое из этих трех
возвращений в академию доказывало, что парень с головой, и люди с ним
охотно работают, тогда как каждое изгнание из академии рассматривалось
как изгнание невежд, которое зачислялось в актив партийного
руководства. Но если он возвращается в академию, то это означает, что
партийцы ошиблись. Но это противоречило тезису что "партийцы никогда не
ошибаются". Таким образом, независимо от личных политических убеждений
наш герой одним своим существованием ставил под сомнение авторитет
партийного руководства и начиналия поговаривать о том, что партийное
руководство не помогает, а мешает утверждению научных личностей.
Когда праздновали 40-летие Академгородка, то вина за то, что за все время не
было выращено ни одного нобелевского лауреата, была возложена на
партийные органы. Механизм подавления потенциальных нобелевских
лауреатов был очень прост: как только появлялось какое-либо научное
открытие, его делили на 10-15 частей, а каждую из этих частей еще с
соавторами, поэтому среди этих 3-4 десятков людей нельзя было выделить
кого-либо одного, чтобы его выдвигать на нобелевскую премию. Получилась
скандальная ситуация: крупные научные открытия есть, но нет личностей,
выделявшихся на общем фоне. С точки зрения советской власти это
считалось справедливым, т.к. бытовые блага распределялись якобы
равномерно.
Все эти выводы были еще далеко впереди. Но жизнь в большом городе
началась в гостинице при вокзале, где он провел 2 недели. В 39 почтовый
ящик его приняли, была назначена зарплата и были поставлены задания.
Все они относились к "улучшению сходимости рядов". В то время ЭВМ было
очень мало, квалифицированных программистов еще меньше, и числовые
расчеты делались вручную. Поэтому улучшение сходимости рядов было
единственным средством получить параметры для конструирования
измерительных систем. Но там сказали, что направление направлением, а в
этот институт нужно оформлять допуск. В то время это длилось от 3 до 8
месяцев, поэтому нашему герою приходилось устраиваться еще кое-где. Он
проверял контрольные работы заочников института связи; успел устроиться
сельским учителем, причем каждую пятницу приезжал в город, чтобы в
субботу целиком (тогда это был рабочий день) представить свои расчеты
39-му почтовому ящику. А те были довольны, т.к. очередное улучшение
сходимости рядов давало возможность быстро вычислять параметры для
конструирования. Для нашего героя неустроенной оказалась личная жизнь.
Сначала для того, чтобы заглушить боль, он ходил по улицам города и
восхищался видами деревянных кружев на фасадах зданий. Раз сибиряки
любят красоту, то устроиться можно. И на самом деле переход от
юношеского возраста во взрослую жизнь произошел именно в это время.
<...>
Ему дали понять, что в Доме офицеров на 3 этаже есть комната, где его
ждут. Там его ждала зарплата от ГРУ. Ритуал был таков: в субботу рано утром
он приходил в Дом офицеров позавтракать в буфете. Оттуда он
проходил через коридор в комнату, переодевался в военную форму с
погонами капитана и, переходя в другое крыло, поднимался на самый верхний
3 этаж. Там его принимал пожилой майор, начальник финансовой части,
вручал деньги под роспись. После получения денег, которые по сумме были
примерно равны трем зарплатам инженера 39-го почтового ящика, он
спускался на 2-й этаж в крайнюю изолированную комнату к красивой женщине
с погонами лейтенанта, которой он докладывал (низшей по званию) о своих
первых шагах на новом месте жизни. Встреча маскировалась как любовное
свидание и действительно <...>
Но вернемся в 39 почтовый ящик. Местный отдел кадров узнал, что он
работает в деревне учителем. Они потребовали, чтобы до оформления
допуска он ждал на территории ящика и всегда был под рукой.
Разговор этот совпал с зимними школьными каникулами и он решил быть
под рукой. Вскоре кадровик объявился и определил таких же ждущих в
качестве подсобных рабочих таскать кирпичи. Объяснил это мягко: что
объект де секретный и что даже на строительные работы нельзя привлекать
кого попало. Поработав 1 день в 35-градусный мороз, он на 2-й день
отказался выйти на строительство, сказав кадровику, что он инженер, а не
подсобный рабочий. Кадровик был взбешен и тут же уволил его за неявку
на работу. Руководитель лаборатории развел руками - если тебя не
уволят, то и другие тоже откажутся выйти на стройку. Расстались мирно.
Завлаб выписал большую сумму премиальных. Было сказано, что оформление
допуска будет продолжаться и что со временем приказом директора он
будет восстановлен на работу с выплатой за вынужденные прогулы. Завлаб
просил также по субботам объявляться, но не в институт, а к нему домой и
продолжать сотрудничество в прежнем режиме. Вскоре пришлось расстаться
и с сельской школой <...>
Он сделал отчаянную попытку устроиться преподавателем пединститута. Ему
удалось доказать завкафедрой математики, что математическая
культура связана с математическими методами статистики, и является для
сельских учителей хорошим подспорьем, т.к. это связано с решением
практических задач. Боле того, завкафедрой физики хотел его переманить к
себе, т.к. преподавание статистической физики в институте трудно
воспринимается будущими сельскими учителями, а тут общая теория
математики, которую можно применить где угодно, в том числе и в физике.
Потом наш герой понял, почему тянет Пединститут. Оказывается в городе не
было университета (он будет создан через год), и вся городская
аристократия - выходцы из педагогического и водного института... Другие
институты поставляли кадры для административного аппарата, а партийный
аппарат тогда все еще комплектовался в основном из водников и
педагогов, и поэтому все задания ГРУ касались исключительно этих двух
институтов. Поэтому он считал, что быть преподавателем пединститута было
вполне достаточно, чтобы считать себя частью отряда молодых ученых
Сибири.
Это было время, когда Академгородок еще не был построен, и каждый
институт сибирского отделения имел две-три комнаты в здании, где раньше
помещался железнодорожный институт. Получив новое роскошное здание,
железнодорожники уехали, а их старое помещение было отдано Лаврентьеву
М.А. на его личное усмотрение. Там же в трех комнатах будущего
института математики был еженедельный семинар на самые абстрактные
математические темы. Наш герой умудрился втиснуться в этот научный
семинар и почувствовать передний край разработок математической науки.
Работая преподавателем матстатистики в педвузе, он мог перебраться в
институт математики. Все испортили институтские кадровики <...>
Вскоре через милицию его вызвали в совнархоз, где был крупный разговор.
Мол в Советском Союзе безработных не должно быть. Ты нигде не
работаешь, никому не известно на какие средства живешь. Они проверили -
не из каких мест он переводов не получал, но в то же время хорошо
известно, что он принимал участие в судьбе <...>
Они считали это единственным источником его доходов <...> Они,
Оказывается, наводили справки в сельской школе и в почтовом ящике 39.
Отзывы были хорошими. В сельской школе он подготовил несколько учеников
на математическую олимпиаду и их всех рекомендовали в будущую ФМШ,
созданную Лаврентьевым. В 39 почтовом ящике объяснили сколько времени и
денег они экономили благодаря суммированию рядов, специалистом в которых
могут быть люди разве что из академии наук. В городских вузах, всех без
исключения, таких знаний никому не давали. Но все-таки его надо было
уволить с работы, т.к. он при всех положительных качествах являлся
заносчивым человеком и создавал проблемы для текущего руководства.
Зампредседатель совнархоза, которому лично поручили разобраться, в
сердцах воскликнул: "Наш общественный строй самый справедливый в мире!
Поэтому хочешь не хочешь - придется работать, безработицы не допустим."
<...>
И тут они назвали второе место работы - Новосибирский турбогенераторный
завод, отдел главного конструктора СКБ бюро расчетов, заместителем
заведующего. Сказали, что со временем после испытательного срока можно
самому стать заведующим. А там его нынешний талантливый инженер -
глава бюро расчетов - выдвинется на более высокую должность. Правда
новое место работы находилось не в центре и менее благоустроенном
районе. Но ты, мол, молодой - поездишь и на трамвае. Сомнение нашего
героя было только в одном. Почему они называли его безработным и даже
<...>, ведь он получал значительные деньги из ГРУ. Но тут же, подумав,
понял, что, вероятно, в ГРУ не хотят, чтобы он "светился". В совнархозе ему
сказали, что им позвонили из отдела кадров института, мол, забираете
хорошего специалиста <...> На вопрос, какое имеет отношение совнархоз к
педагогике, ответили кратко: органы госбезопасности - единая система.
Выходило, что отдел кадров пединститута, как впрочем, и все отделы кадров
всех учреждений, является частью КГБ, и его собеседник - первый заместитель
председателя совнархоза, вовсе не хозяйственник, а кагэбэшник. На
турбогенераторном заводе его встретили весьма холодно. Еще бы, первая же
запись в трудовой книжке - "уволен за прогулы". Тут же был задан
вопрос: ты что, алкоголик? Но все-таки на работу приняли – оказывается, был
звонок из горкома партии. Характеристика была убийственной: "Парень по
существу противник Советской власти, и с этой точки зрения ни в коем
случае не принимать его в партию, но как профессионал вызывает
восхищение, посещает семинар при институте математики и наверняка будет
полезен при расчете полей между частями электрических машин." Приняли с
двухмесячным испытательным сроком. Но тут же главный конструктор
сказал, что это формальность. Считайте, что вы наш сотрудник.
Оказалось, что из всей математики их интересовала всего одна ветвь: "при
помощи комфорных отображений по формулам Шварца-Кристоффеля отобразить
многоугольную область в полосу, где силовые линии являются прямыми
линиями и взаимно перпендикулярны". Графиками отображающих функций
являются траектории силовых линий и по ним можно проследить, где силовые
линии наиболее сгущаются, ибо по ним определяется необходимое условие
изоляции. И все! Но ни о какой математической статистике они и слышать
не хотели. Наш герой почувствовал, что работа ущербна, хотя и приносила
немало пользы.
После четвертого такого результата его назначили в бюро
расчетов. Он даже заявление не писал. Его просто поставили об этом в
известность, увеличив при этом вдвое его зарплату. Было несколько
забавно, что все работники бюро были членами партии, а он лишь
комсомолец. Главный конструктор завода обещал дать ему рекомендацию в
партию, но из отдела кадров ему сообщили, что парень принят с условием,
чтобы в партию его не принимали. То, что он успешно работает, это не его
заслуга, т.к. мы других и не берем. (Такова была логика партийной и
кадровой политики.) Казалось бы, жизнь терпима. Но обвинение в
антисоветчине он объяснил: папа, мама были членами партии, я же
вижу тех, кто высказывает мнение в вопросах, в которых он ни черта не
смыслит. Не моя вина, что среди таких людей чаще всего встречаются
партийные деятели. У них такая мания - всех воспитывать. Но как
ты можешь воспитывать, если в затронутых вопросах ни черта не смыслишь.
На все эти доводы слушатели согласно "качали головами". Наконец пришли
к выводу, что парень сам хочет стать партийным руководителем, чтобы
подмять под себя любые точки зрения.
Обычно местом таких разговоров была столовая. Совсем незнакомые люди
подходили и торговались, мол, как
же мы сделаем тебя партийным руководителем, если тебе заказан путь в
партию? Он отшучивался тем, что у него есть 3 года комсомольского
возраста в запасе. Из комсомола не выгоняют и на том спасибо. Вероятно
через год-два он уйдет в академию наук, а там "все свои". И существует
только одна ступень научного роста - из младшего научного сотрудника
стать старшим научным сотрудником - многие академики даже не завлабы.
За звание академика они получают 400 руб. За старшего научного
сотрудника - 350. Остальные их заработки связаны с написанием книг и на
это они, получая авторские гонорары, живут припеваючи. И тут его
собеседники ехидно добавляли, что академику вовсе не выгодно быть
членом партии, т.к. не придется платить 10% членских взносов.
Таким образом интересы промышленности требуют, чтобы завод не допустил
его перехода в академию. Это они говорили с полным сознанием дела. Из
отдела кадров приходили товарищи и сказали, что единственный путь ухода
из завода - это вторая запись о прогулах в трудовой книжке. Почувствовав
шантаж, наш герой решил пойти ва-банк. Или вы мне предоставляете
квартиру, т.к. я собираюсь жениться, или я уйду туда, где предоставляют
квартиру. В ответ ему сказали: сначала женись, а там видно будет.
Имелось ввиду, что наверняка найдется женщина с квартирой, и на заводе
предлагают такую найти <...>
Продолжение следует.
В этом большом городе нашему герою придется жить до преклонного
возраста без выезда, не считая командировок. В этом городе у него были
две семьи и 5 детей. Ему пришлось пройти все круги ада, т.к. здесь
не любили людей с независимым мышлением. Здесь он увидел все язвы
науки, все виды информационного бандитизма и их стопроцентную
безнаказанность.
В науке не было советской власти: если в
производственных условиях кое-как можно через профсоюз воздействовать на
несправедливость, то в науке завлаб - второй после бога. Ни один
директор не рискнет отменить решение завлаба. В общем, любые жалобы в
науке по отношению к себе считаются дурным тоном. Хорошо, если на
должности завлаба находится фанатик науки. Такой руководитель увлекает,
завлекает, и становится очень легко шагать по научной лестнице. Но чаще
всего способного старшего лаборанта или младшего научного сотрудника к
таким фанатикам не допускают, т.к. фанатики вместе со способными
подчиненными не живут интересами коллектива, а работают только на свой
карман. Поэтому они нежелательны.
Под интересами коллектива иногда
подразумевают странные вещи. Например, если молодой человек собирается
жениться, то это оказывается во вред интересам коллектива, т.к. он из
общего фонда потребует квартиру. Наоборот, холостым научным сотрудникам
давали квартиры, если они опубликуют 4-5 статей с соавторством, причем
соавторами в этих статьях должны быть ветераны этого научного
коллектива. Ублажение ветеранов считалось высшей гражданской доблестью.
Никого не смущало, что соавторы ничего не смыслят в этом вопросе. Они
считали, что наука - это средство добывания личного комфорта, и любые
возможности публикации "на стороне" рассматривались как воровство
общего добра из общего объема комфорта, который принадлежит коллективу.
Любые разговоры о защите авторских прав они называли лицемерием и
нарушением "правил игры".
Таким образом, рядом существовали две науки - два
научных сообщества. Одна наука жила под покровительством академиков с
полной гарантией на выдвижение на верх. Другая наука это некое
бесформенное образование, где должен воздвигаться с первую очередь
ветеран, т.е. тот, кто первым пришел в лабораторию. Пока он не станет
кандидатом, никто не имеет права защищаться. Пока 2-3 ветерана не станут
докторами, никто не имеет права защищать кандидатскую. Как только
завершается научная разработка, сразу думают, какой из ветеранов будет ее
основным "открывателем". Хорошо, если основной открыватель входит в
состав "открывателей" собственного открытия. Иногда дело доходило до
того, что его из соавторов вычеркивали. Тогда появлялся конфликт с последующим
увольнением "мятежника". Но дело принимает дурной оборот, когда на новом
месте мятежник пишет еще более содержательные статьи, и ветеран-хапуга
быстро разоблачается. К нему все начинают относиться с презрением.
Чтобы этого не случилось, изобрели и строго соблюдали "основной закон
общественной жизни сибирской науки": уволенный из одного института
Академгородка не мог быть принят в другой институт в Академгородке. Это
мотивировалось тем, что так исключалась возможность переманивания кадров.
Т.е. если ты не прижился в науке, то иди на производство или вообще уезжай из
Новосибирска.
Соотношение правильной науки к паразитической соотносится как 35% к
65%. Он также заметил, что такие административные меры соблюдения
внешней респектабельности в науке свидетельствуют о том, что интересы
государства здесь не играют никакой роли, что партийное руководство
наукой – фикция, что борьба против соблюдения авторских прав с целью
защиты прав ветеранов есть способ натравливания интеллигенции на
советскую власть, т.к. из истории человечества известно, что любая
организация посредственностей с целью держать в рамках способных людей
- это канун новой жестокой революции. Следовательно, наука жила, и ВПК
отбирал себе разработки, а затраты на остальную науку - это были деньги,
потраченные зря. Но все это никого не беспокоило.
Нашего героя интересовали 3 научных направления: сильные токи, слабые
токи и биологические закономерности. По всем этим трем направлениям он
работал по трем ступеням - завод, ВУЗ, академия. Когда его выгоняли из
академии, он сразу искал место в вузе. А если и там "стало скучно", то
он перебирался на завод. Но с завода его всегда охотно снова принимали
в академию, т.к. его специальность "математические методы статистики"
более всего была плодотворной в заводских условиях, где он занимался
снижением процента брака.
В академических условиях каждый эксперимент
стоил больших денег. Поэтому приезд такого человека, способствующего
экономии выделенных средств, считался в интересах коллектива. Узнав, что
он уже был сотрудником академии, и что его выгоняли за отказ от
соавторства - предлагали хоздоговорную систему сотрудничества, чтобы в
штат его не брать. Но по мере "срабатывания" они понимали, что интересы
коллектива больше соблюдаются при реализации режима трудовой
дисциплины, под которым подразумевалось заставлять способного человека -
информогена ходить на работу каждый день, и чтобы ветераны могли путем
"перекрестного допроса" вытягивать из него всю необходимую информацию и
быстро опубликовывать ее пока тот не "очухался". Следовательно, они были
перед дилеммой: или принимать в штат и на этом "греть руки", или
оформлять хоздоговорное соглашение, но с двойной оплатой. В этом
случае информагент приходит на работу раз в неделю на пару часов и тут
же уходит, чтобы выданные им сведения самостоятельно переваривались
тугодумами-ветеранами лаборатории.
Нашего героя сразу брали в штат, так что для него никогда не было
проблемы возвращения в академию. Единственная неприятность была в том,
что попасть из одного академического института в другой наш герой мог
лишь пройдя цикл академия - вуз - завод. Особую ярость против себя наш
герой ощущал со стороны партийного руководства. Каждое из этих трех
возвращений в академию доказывало, что парень с головой, и люди с ним
охотно работают, тогда как каждое изгнание из академии рассматривалось
как изгнание невежд, которое зачислялось в актив партийного
руководства. Но если он возвращается в академию, то это означает, что
партийцы ошиблись. Но это противоречило тезису что "партийцы никогда не
ошибаются". Таким образом, независимо от личных политических убеждений
наш герой одним своим существованием ставил под сомнение авторитет
партийного руководства и начиналия поговаривать о том, что партийное
руководство не помогает, а мешает утверждению научных личностей.
Когда праздновали 40-летие Академгородка, то вина за то, что за все время не
было выращено ни одного нобелевского лауреата, была возложена на
партийные органы. Механизм подавления потенциальных нобелевских
лауреатов был очень прост: как только появлялось какое-либо научное
открытие, его делили на 10-15 частей, а каждую из этих частей еще с
соавторами, поэтому среди этих 3-4 десятков людей нельзя было выделить
кого-либо одного, чтобы его выдвигать на нобелевскую премию. Получилась
скандальная ситуация: крупные научные открытия есть, но нет личностей,
выделявшихся на общем фоне. С точки зрения советской власти это
считалось справедливым, т.к. бытовые блага распределялись якобы
равномерно.
Все эти выводы были еще далеко впереди. Но жизнь в большом городе
началась в гостинице при вокзале, где он провел 2 недели. В 39 почтовый
ящик его приняли, была назначена зарплата и были поставлены задания.
Все они относились к "улучшению сходимости рядов". В то время ЭВМ было
очень мало, квалифицированных программистов еще меньше, и числовые
расчеты делались вручную. Поэтому улучшение сходимости рядов было
единственным средством получить параметры для конструирования
измерительных систем. Но там сказали, что направление направлением, а в
этот институт нужно оформлять допуск. В то время это длилось от 3 до 8
месяцев, поэтому нашему герою приходилось устраиваться еще кое-где. Он
проверял контрольные работы заочников института связи; успел устроиться
сельским учителем, причем каждую пятницу приезжал в город, чтобы в
субботу целиком (тогда это был рабочий день) представить свои расчеты
39-му почтовому ящику. А те были довольны, т.к. очередное улучшение
сходимости рядов давало возможность быстро вычислять параметры для
конструирования. Для нашего героя неустроенной оказалась личная жизнь.
Сначала для того, чтобы заглушить боль, он ходил по улицам города и
восхищался видами деревянных кружев на фасадах зданий. Раз сибиряки
любят красоту, то устроиться можно. И на самом деле переход от
юношеского возраста во взрослую жизнь произошел именно в это время.
<...>
Ему дали понять, что в Доме офицеров на 3 этаже есть комната, где его
ждут. Там его ждала зарплата от ГРУ. Ритуал был таков: в субботу рано утром
он приходил в Дом офицеров позавтракать в буфете. Оттуда он
проходил через коридор в комнату, переодевался в военную форму с
погонами капитана и, переходя в другое крыло, поднимался на самый верхний
3 этаж. Там его принимал пожилой майор, начальник финансовой части,
вручал деньги под роспись. После получения денег, которые по сумме были
примерно равны трем зарплатам инженера 39-го почтового ящика, он
спускался на 2-й этаж в крайнюю изолированную комнату к красивой женщине
с погонами лейтенанта, которой он докладывал (низшей по званию) о своих
первых шагах на новом месте жизни. Встреча маскировалась как любовное
свидание и действительно <...>
Но вернемся в 39 почтовый ящик. Местный отдел кадров узнал, что он
работает в деревне учителем. Они потребовали, чтобы до оформления
допуска он ждал на территории ящика и всегда был под рукой.
Разговор этот совпал с зимними школьными каникулами и он решил быть
под рукой. Вскоре кадровик объявился и определил таких же ждущих в
качестве подсобных рабочих таскать кирпичи. Объяснил это мягко: что
объект де секретный и что даже на строительные работы нельзя привлекать
кого попало. Поработав 1 день в 35-градусный мороз, он на 2-й день
отказался выйти на строительство, сказав кадровику, что он инженер, а не
подсобный рабочий. Кадровик был взбешен и тут же уволил его за неявку
на работу. Руководитель лаборатории развел руками - если тебя не
уволят, то и другие тоже откажутся выйти на стройку. Расстались мирно.
Завлаб выписал большую сумму премиальных. Было сказано, что оформление
допуска будет продолжаться и что со временем приказом директора он
будет восстановлен на работу с выплатой за вынужденные прогулы. Завлаб
просил также по субботам объявляться, но не в институт, а к нему домой и
продолжать сотрудничество в прежнем режиме. Вскоре пришлось расстаться
и с сельской школой <...>
Он сделал отчаянную попытку устроиться преподавателем пединститута. Ему
удалось доказать завкафедрой математики, что математическая
культура связана с математическими методами статистики, и является для
сельских учителей хорошим подспорьем, т.к. это связано с решением
практических задач. Боле того, завкафедрой физики хотел его переманить к
себе, т.к. преподавание статистической физики в институте трудно
воспринимается будущими сельскими учителями, а тут общая теория
математики, которую можно применить где угодно, в том числе и в физике.
Потом наш герой понял, почему тянет Пединститут. Оказывается в городе не
было университета (он будет создан через год), и вся городская
аристократия - выходцы из педагогического и водного института... Другие
институты поставляли кадры для административного аппарата, а партийный
аппарат тогда все еще комплектовался в основном из водников и
педагогов, и поэтому все задания ГРУ касались исключительно этих двух
институтов. Поэтому он считал, что быть преподавателем пединститута было
вполне достаточно, чтобы считать себя частью отряда молодых ученых
Сибири.
Это было время, когда Академгородок еще не был построен, и каждый
институт сибирского отделения имел две-три комнаты в здании, где раньше
помещался железнодорожный институт. Получив новое роскошное здание,
железнодорожники уехали, а их старое помещение было отдано Лаврентьеву
М.А. на его личное усмотрение. Там же в трех комнатах будущего
института математики был еженедельный семинар на самые абстрактные
математические темы. Наш герой умудрился втиснуться в этот научный
семинар и почувствовать передний край разработок математической науки.
Работая преподавателем матстатистики в педвузе, он мог перебраться в
институт математики. Все испортили институтские кадровики <...>
Вскоре через милицию его вызвали в совнархоз, где был крупный разговор.
Мол в Советском Союзе безработных не должно быть. Ты нигде не
работаешь, никому не известно на какие средства живешь. Они проверили -
не из каких мест он переводов не получал, но в то же время хорошо
известно, что он принимал участие в судьбе <...>
Они считали это единственным источником его доходов <...> Они,
Оказывается, наводили справки в сельской школе и в почтовом ящике 39.
Отзывы были хорошими. В сельской школе он подготовил несколько учеников
на математическую олимпиаду и их всех рекомендовали в будущую ФМШ,
созданную Лаврентьевым. В 39 почтовом ящике объяснили сколько времени и
денег они экономили благодаря суммированию рядов, специалистом в которых
могут быть люди разве что из академии наук. В городских вузах, всех без
исключения, таких знаний никому не давали. Но все-таки его надо было
уволить с работы, т.к. он при всех положительных качествах являлся
заносчивым человеком и создавал проблемы для текущего руководства.
Зампредседатель совнархоза, которому лично поручили разобраться, в
сердцах воскликнул: "Наш общественный строй самый справедливый в мире!
Поэтому хочешь не хочешь - придется работать, безработицы не допустим."
<...>
И тут они назвали второе место работы - Новосибирский турбогенераторный
завод, отдел главного конструктора СКБ бюро расчетов, заместителем
заведующего. Сказали, что со временем после испытательного срока можно
самому стать заведующим. А там его нынешний талантливый инженер -
глава бюро расчетов - выдвинется на более высокую должность. Правда
новое место работы находилось не в центре и менее благоустроенном
районе. Но ты, мол, молодой - поездишь и на трамвае. Сомнение нашего
героя было только в одном. Почему они называли его безработным и даже
<...>, ведь он получал значительные деньги из ГРУ. Но тут же, подумав,
понял, что, вероятно, в ГРУ не хотят, чтобы он "светился". В совнархозе ему
сказали, что им позвонили из отдела кадров института, мол, забираете
хорошего специалиста <...> На вопрос, какое имеет отношение совнархоз к
педагогике, ответили кратко: органы госбезопасности - единая система.
Выходило, что отдел кадров пединститута, как впрочем, и все отделы кадров
всех учреждений, является частью КГБ, и его собеседник - первый заместитель
председателя совнархоза, вовсе не хозяйственник, а кагэбэшник. На
турбогенераторном заводе его встретили весьма холодно. Еще бы, первая же
запись в трудовой книжке - "уволен за прогулы". Тут же был задан
вопрос: ты что, алкоголик? Но все-таки на работу приняли – оказывается, был
звонок из горкома партии. Характеристика была убийственной: "Парень по
существу противник Советской власти, и с этой точки зрения ни в коем
случае не принимать его в партию, но как профессионал вызывает
восхищение, посещает семинар при институте математики и наверняка будет
полезен при расчете полей между частями электрических машин." Приняли с
двухмесячным испытательным сроком. Но тут же главный конструктор
сказал, что это формальность. Считайте, что вы наш сотрудник.
Оказалось, что из всей математики их интересовала всего одна ветвь: "при
помощи комфорных отображений по формулам Шварца-Кристоффеля отобразить
многоугольную область в полосу, где силовые линии являются прямыми
линиями и взаимно перпендикулярны". Графиками отображающих функций
являются траектории силовых линий и по ним можно проследить, где силовые
линии наиболее сгущаются, ибо по ним определяется необходимое условие
изоляции. И все! Но ни о какой математической статистике они и слышать
не хотели. Наш герой почувствовал, что работа ущербна, хотя и приносила
немало пользы.
После четвертого такого результата его назначили в бюро
расчетов. Он даже заявление не писал. Его просто поставили об этом в
известность, увеличив при этом вдвое его зарплату. Было несколько
забавно, что все работники бюро были членами партии, а он лишь
комсомолец. Главный конструктор завода обещал дать ему рекомендацию в
партию, но из отдела кадров ему сообщили, что парень принят с условием,
чтобы в партию его не принимали. То, что он успешно работает, это не его
заслуга, т.к. мы других и не берем. (Такова была логика партийной и
кадровой политики.) Казалось бы, жизнь терпима. Но обвинение в
антисоветчине он объяснил: папа, мама были членами партии, я же
вижу тех, кто высказывает мнение в вопросах, в которых он ни черта не
смыслит. Не моя вина, что среди таких людей чаще всего встречаются
партийные деятели. У них такая мания - всех воспитывать. Но как
ты можешь воспитывать, если в затронутых вопросах ни черта не смыслишь.
На все эти доводы слушатели согласно "качали головами". Наконец пришли
к выводу, что парень сам хочет стать партийным руководителем, чтобы
подмять под себя любые точки зрения.
Обычно местом таких разговоров была столовая. Совсем незнакомые люди
подходили и торговались, мол, как
же мы сделаем тебя партийным руководителем, если тебе заказан путь в
партию? Он отшучивался тем, что у него есть 3 года комсомольского
возраста в запасе. Из комсомола не выгоняют и на том спасибо. Вероятно
через год-два он уйдет в академию наук, а там "все свои". И существует
только одна ступень научного роста - из младшего научного сотрудника
стать старшим научным сотрудником - многие академики даже не завлабы.
За звание академика они получают 400 руб. За старшего научного
сотрудника - 350. Остальные их заработки связаны с написанием книг и на
это они, получая авторские гонорары, живут припеваючи. И тут его
собеседники ехидно добавляли, что академику вовсе не выгодно быть
членом партии, т.к. не придется платить 10% членских взносов.
Таким образом интересы промышленности требуют, чтобы завод не допустил
его перехода в академию. Это они говорили с полным сознанием дела. Из
отдела кадров приходили товарищи и сказали, что единственный путь ухода
из завода - это вторая запись о прогулах в трудовой книжке. Почувствовав
шантаж, наш герой решил пойти ва-банк. Или вы мне предоставляете
квартиру, т.к. я собираюсь жениться, или я уйду туда, где предоставляют
квартиру. В ответ ему сказали: сначала женись, а там видно будет.
Имелось ввиду, что наверняка найдется женщина с квартирой, и на заводе
предлагают такую найти <...>
Продолжение следует.