«Октаваг» (о работе «внутреннего ГРУ») Часть 9

[Михаил Елфимов]

Часть 9

Остаются два аспекта деятельности нашего героя до изгнания из
Академгородка. Это личная жизнь и выполнение научных обязанностей в
"бендеровской" команде.

В личной жизни все усложнилось после того, как библиотечная дама на
третьем месяце сотрудничества вдруг была востребована и уехала на
работу в Ленинградскую библиотеку АН. Хотя Президиум общесоюзной АН
находился в Москве с 1934 г., библиотека АН осталась в Ленинграде.
<...>

Подходящая кандидатура нашлась в "долаврентьевской" науке - дочь
кандидата наук, работающего в химико-технологическом институте. Роман
был бурный. Быстро произошла регистрация. Этот брак был скоротечен, и
развод произошел через полтора года, когда наш герой уже не работал в
АН, но в этом браке родился первый сын, и наш герой почувствовал в
себе полноту жизни. Жена была молодой, на 10 лет моложе него, яркой и
красивой девушкой. Их появление в общественных местах привлекало
внимание окружающих. Это льстило самолюбию нашего героя.

Другое дело - работа с "бендеровцами". Необычным было то, что ему
запретили решать задачи кому-нибудь из других лабораторий того же
института. Задачи были поставлены четко, и в скором времени появилась
проработка, которая при некотором дополнении могла стать отдельной
книгой. Но было решено, что книг успеем написать множество, а сейчас эту
проработку надо разделить на части и публиковать в качестве отдельных
статей. Таких частей оказалось 6. Завлаб, доктор технических наук, он же
председатель профсоюза всего СО АН, был недавно приглашен из Львова и
жил на две квартиры - в Новосибирске и Львове. Он был приятно удивлен
такой плодовитостью и великодушно отказался от соавторства. Мол, я в
этом не принимал участие. Другое дело, если я попрошу заниматься других
по своей тематике. Тогда будет соавторство и с ними.

С нашим героем
работал один товарищ, который в частности способствовал приглашению его
в Академгородок. Наш герой и раньше высказывал желание после
завершения какого-либо результата написать с ним статью. Но тот
требовал, чтобы они работали дальше и не отвлекались на мелочи. У него
была любимая фраза: "Было бы что публиковать". Наконец завлаб, прочитав
все 6 статей, поставил свою подпись с одновременной рекомендацией какие
статьи в какие журналы посылать. Оставалась мелочь, но это была такая
мелочь, после которой произошел взрыв.

Наш герой предложил своему
куратору публиковаться без соавторства, каждому по три статьи. Он был
готов довольствоваться даже двумя статьями, где высока доля
теоретических выкладок, а остальные 4 статьи, описывающие конкретные
схемы измерений, пусть возьмет на себя партнер. Разрыв состоялся в том,
что он требовал, чтобы все 6 статей были совместными, т.к. в противном
случае наш герой мог бы написать продолжение этих статей и публиковать
их без его разрешения. Тогда станет ясно, что фактическим автором
является не он, а тот, кого пригласил он на совместную работу.
Объективности ради надо сказать, что партнер умел четко поставить задачу,
но для решения этих задач у него не хватало ни кругозора, ни дерзания.
Склонный к перестраховке в самых мельчайших деталях, он, как правило,
приглашал к себе в гости удачливых товарищей, рассказывал о своих
замыслах и просил, чтобы ему диктовали компактное изложение им
сказанного.

Наш герой был потрясен глубокой религиозностью этого человека. Более
того, хотя униатская церковь была упразднена и вместо папы Римского они
подчинялись московской церковной администрации, многие интеллигенты из
Западной Украины продолжали считать себя униатами. В свободное время он
проповедовал ценности униатской церкви и высказывал некоторые гипотезы,
которые сильно забавляли нашего друга. Например, он утверждал, что Бог и
его ангелы не едят обыкновенную пищу, что они могут питаться
непосредственно от энергии Солнца. Это говорилось на полном серьезе и
он наслаждался ошеломляющим впечатлением от таких откровений.

Однако униат не знал одного обстоятельства: все дело в том, что все советские
разведчики без исключения должны были изучать церковную литературу в
той мере, в какой эта литература участвует в формировании психологии
западного человека. Более того, в разведке работают люди феноменальных
способностей и многие из них Библию и еврейскую Тору знали назубок и по
памяти могли цитировать эти произведения, только назови им часть и
главу. И нашему герою нетрудно было установить, что глубоко верующий
молодой ученый СО АН мягко выражаясь не все части Библии знает в равной
степени. Более того, советским разведчикам почему-то нравилось
перечитывать не саму Библию, а Апокрифы. Например, в Библию вошли 4
Евангелия: Марка, Луки, Иоанна и Матфея. Однако существовали и другие
Евангелия, которые не вошли в канон, но они имели некоторое преимущество.
Например, в них больше сведений о детстве и юности матери Иисуса Христа.

Это было 22 сентября 1962 г. Придя на работу, он увидел своего куратора
хмурым, "туча тучей". Наш герой выразил удивление, что в такой радостный
день тот такой хмурый и не поздравил своего товарища по работе с днем
рождения Марии Иокимовны. Сначала тот не понял, кто такая эта особа и
почему им она так близка? Потом сам же догадался, что сегодня день
рождения Богородицы. Наш герой согласился, только утверждая, что у
женщины, родившей Христа отца звали Иоким, а мать Анной. Униат был потрясен и
началась полемика по религиозной литературе, где наш герой цитировал
стихи из Псалтыря, связывая это с проблемой соавторства написанных
статей.

В конечном счете он отдал все 6 статей куратору, договорясь о том, что он
будет писать лишь о математических аспектах совместных разработок в
специальный журнал или в институтские сборники, а все остальные
описания конкретных измерительных схем будут выходить только под
авторством куратора. Несмотря на такие уступки, куратор назвал нашего
героя аморальным человеком и неоднократно просил, чтобы все-таки все 6
статей были опубликованы в соавторстве. Однако наш герой скромно
отнекивался под тем предлогом, что его роль в предложении о
математической "рубашке", а решение предложенных задач уже неявно
существовало в прекрасно поставленных задачах куратора. Дело кончилось
тем, что завлаб одобрил такой подход и выразил удовлетворение в том, что
в его лаборатории находится такой добросовестный математик.

Куратор не просто говорил с нашим героем, он шипел. Он выразил
сожаление, что не он завлаб - тогда бы он "содрал с него шкуру" за
непокорность. Свои мысли он пояснил так: "Ты появился у энергетиков и
де-факто создал методический кабинет. Теперь уже сотрудники могли бы
пользоваться твоими знаниями и могли бы четко и емко излагать
результаты своих исследований, которые давали бы возможность
публиковаться в центральных журналах. Но когда ты захотел стать
завлабом, ученый секретарь у энергетиков тебе этого не позволил. А когда
он создал под собственным руководством этот методкабинет, ты не пошел
туда работать. Поэтому все сотрудники института шли не туда
советоваться по своим проблемам, а к тебе. Спрашивается - кто из вас
является негодяем - ученый секретарь энергетиков или ты?"

Не желая прямо ответить на вопрос, наш герой привел цитату из 38 Псалма
(стих 9): "От всех беззаконий моих избавь меня, не передавай меня на
поругание безумному". Оказывается, из 150 псалмов Псалтыря именно 38-й
наиболее хорошо знаком униату. И эта цитата как оплеуха. Он тут же
вскочил, стал орать и ходить по комнате. Суть его ругательств заключалась
в том, что все-таки наиболее порядочным человеком является ученый секретарь
энергетиков. И с чего ради он должен был назначить тебя начальником
методкабинета, когда все это было его епархией? Далее он говорил, что
чувствует себя на месте этого ученого секретаря и что в нашем институте
он в таком же положении, как этот ученый секретарь-энергетик, и что
проблема остается той же - над тобой управы нет и, будьте покойны,
управа найдется.

Через несколько дней он снова вернулся к этому вопросу. По-хорошему
можно было бы за 3 года совместно выдать "на гора" около 40-45 статей, и
после этого оба быстро выскочили бы в доктора наук. А там каждый, получив
по лаборатории, могли бы дальше зарабатывать деньги сообща.

По-хорошему наш герой не мог объяснить своему товарищу,
что ГРУ на нем как на подопытном кролике производило эксперимент:
"может ли талантливый советский юноша пробиться в науку без соавторства,
и какова социальная цена, которую тратит советское правительство этой
привычкой к принудительному соавторству, получая таким образом липовых
экспертов?" Пожалуй, это было главной проблемой, которой интересовалось
ГРУ, т.к. липовые эксперты, особенно липовые академики заметно снижали
обороноспособность страны; политическая разведка и ее
подразделения наоборот боролись за соавторство, т.к. это якобы средство
воспитания коллективного творчества.

Вот почему ГРУ было озабочено не столько получением информации из
научной среды, хотя и это было важным обстоятельством, сколько борьбой
против липовых экспертов в оборонной промышленности. Поэтому ГРУ всеми
способами старалось внедрить в науку людей самостоятельных и гордых,
тогда как партнер нашего друга утверждал со всей категоричностью:
"Самостоятельным и гордым людям нечего делать в СО АН - они подрывают
коллективизм".

Теперь вернемся к событиям, последовавшим после выступления нашего героя
на митинге одобрения решений XXII-го съезда КПСС. Целый месяц его не
трогали, как будто ничего не произошло. Лишь в ГПНТБ ему сказали, что все
материалы конфискованы и находятся в изучении. На работе также было
молчание. Члены лаборатории как-то избегали с ним обсуждать что-либо, "им
все понятно, все ясно". Тогда наш герой стал помогать представителям
других лабораторий. Появились публикации, где также предлагали ему
соавторство, но он отказывался.

Подошло время очередного отпуска. Он
взял его и с молодой женой, уже заметно "распухшей" от беременности,
проводил все свое свободное время. Но вскоре его повели в обком. С ним
разговаривал бывший дипломат, а теперь 3-й секретарь обкома. Поводом для
приглашения было не выступление на митинге, а совсем другой вопрос. Наш
герой еще тогда, когда пребывал в водном институте, познакомился со
знаменитым человеком. Это был морской офицер - величайший знаток
японского языка, работавший личным переводчиком маршала Василевского при
разгроме квантунской армии. Он присутствовал лично при всех допросах
высокопоставленных японских генералов, попавших в плен. Когда наш герой
был уже в Академгородке, то он ходил по всем инстанциям и требовал
приглашения такого высококвалифицированного товарища для работы в СО
АН.

Уже тогда ученые СССР чувствовали, что японская наука начинает
"наступать им на пятки", особенно в прикладных вопросах: японские
университеты как могли вытягивали доллары из США, Канады и Европы на
свои исследования на зависть многим университетам Европы и СССР, в том
числе и Новосибирскому университету. Московские товарищи ограничились
тем, что выписывали все значимые японские журналы и в Новосибирск тоже.
Однако работники ГПНТБ по секрету сказали нашему герою, что эти журналы
в Новосибирске никто не читает. Особенно были интересны японские
публикации по финансовым вопросам, связанным с наукой. Но даже это мало
кем воспринималось. Наш герой ходил по всем инстанциям и доказывал, что
надо делать ставку на молодежь, и что стариков заставить изучать новый
язык сомнительно.

Был конфликт с завкафедрой иностранных языков - некой
истеричной женщиной уже в годах, которая была против принятия
преподавателей японского языка под тем предлогом, что как де она будет
контролировать качество работы своего подчиненного? Она прекрасно знала
английский язык, но о японском не имела никакого представления. Тогда
наш герой погорячился и сказал, что и без нее обойдется. А она это
восприняла, что он будет требовать ее увольнения. Мало кто знал, что ее
супруг является сотрудником политической разведки - одним из тех, кто
ненавидел ГРУ и преследовал до смерти его представителей, также как ГРУ
по случаю основательно компрометировало представителей политической
разведки.

3-й секретарь обкома начал с обвинения, что, не успев напечатать ни одной
статьи за несколько лет работы в Академии, он "лезет во все дыры", везде
распоряжается и, что самое страшное, ему все подчиняются.
Успехи де вскружили голову, и теперь завкафедрой иностранных языков
обратилась к главному психиатру Новосибирска с требованием
освидетельствовать молодого человека, который терроризирует ее и требует
принять на работу преподавателя японского языка. 3-й секретарь обкома
сказал, что есть жалоба первого заместителя Лаврентьева академика
Трофимюка, где утверждается важность знания японского языка, однако в
Президиуме СО АН отказываются принимать от кого-либо рекомендации по
кадровым вопросам, и что требуют принять меры против неугомонного
молодого человека, который терроризирует Президиум СО АН.

3-й секретарь
сказал, что если он не покинет СО АН, то его посадят в психбольницу.
Казалось бы, все ясно. Когда он собирался уходить из обкома, его
остановили, и 3-й секретарь стал вести разговор о митинге одобрения -
было сказано несколько фраз - Москва якобы распорядилась, что прежде, чем
уволить его из Сибирского отделения, он должен выступить в газете "За
науку в Сибири" с опровержением собственных утверждений. Что мол, после
этого ему дадут спокойно работать в любой организации вне СО АН. На это
наш герой ответил: "Все материалы расчета конфискованы. Идет проверка
расчета, как обещал академик Соболев. Как только выяснят ошибку в
расчетах, тогда не будем извиняться, а заново пересчитаем уже по новой
методике". В это время появился третий товарищ в военной форме
(по-видимому из ГРУ). Он сказал, что в Киеве, Саратове и Свердловске
проверили все расчеты и ошибок не нашли. Но проблема заключается в том,
что репутация главы партии и государства поставлена под сомнение, что
уже является не уголовным, а политическим преступлением. Но если
наказывать научную молодежь за политические преступления, то у научной
молодежи отпадет интерес к политическим проблемам, и они больше будут
стараться защищать диссертации, чем помогать своими знаниями и
инициативой партии и правительству в решении сложнейших задач.

Военного выпроводили. Наступило длительное молчание. Наконец нашему
герою было сказано: "Тебе не повезло. И чтобы успокоить всех
психстационара не избежать. А если врачи не найдут отклонений от нормы,
то тебя ждет тюрьма и длительное собеседование о том, что ты из себя
представляешь." В коридоре его догнал военный и сказал: "Моли бога, чтобы
Хрущева как можно быстрее сняли с работы, иначе тебе спокойной жизни не
видать".

В психиатрическую больницу на стационар он попал через месяц.
Направление к обследованию было не из районной поликлиники, как бывает
всегда, а за подписью главного психиатра города. И здесь главной
причиной считалось: "Унтерпришибеевское усердие по внедрению японского
языка в сибирскую науку". Во время полугодового пребывания в
психбольнице он, в основном лежал на кровати и читал художественные книги.
Но как только его просили помочь санитарам вести больных на процедуры,
он бросал чтение и все поручения безотказно выполнял с четкостью
и аккуратностью. К нему приносили задачи из средней школы для детей
работников психиатрической больницы, и все решения оказывались
правильными, что вызывало удивление у обслуживающего персонала.

Психбольницу посетила французская лечебная организация. Наш герой
взялся переводить прямо с французского, тогда как раньше французы
сначала излагали свои мысли на английском, а потом это переводилось на
русский язык. На прощание один из французов дал понять, что знает, почему
он находится здесь, и намекал на митинг одобрения. Наш герой заверил
француза, что он здесь по другому поводу. Что Президиуму СО АН не
понравилось, что японскому языку в СО АН будет учить человек, связанный с
военными, а он, не зная этого, настаивал. "Меня сюда привели за превышение
полномочий." Были ли они французы или это трюк сверху - наш герой не
обратил на это внимание и даже не навел справки.

Примечательно было то, что во время нахождения в психбольнице у него
родился первый сын. Через полгода он вышел из психбольницы с абсолютно
чистыми документами - отклонения от нормы не нашли. За полгода
накопилось много денег, как по линии ГРУ, так и по основному месту
работы. Поэтому, переходя от стационарного наблюдения к диспансерному,
еще два с половиной месяца вместе с сыном в коляске он гулял по паркам
и магистралям в центре города, т.к. супруга жила уже с матерью. В это
время произошел обмен квартирами из Академгородка в город.

Из военного городка в Октябрьском районе какого-то офицера пригласили
преподавателем военной кафедры НГУ. Теперь когда нашего героя надо
было помещать в психбольницу, то это был другой стационар за городом. И
тем не менее, между посещениями психбольниц его прямо из дома забирали в обком
партии и каждый раз объявляли ему, что расчеты подтвердились, но его
самого никак не могут определить на работу. К рабочему классу такого
человека пускать опасно. Академия наук от него устала. Остаются
"почтовые ящики", но там проблема с допусками. В общем, они не знают, что
с ним делать.

Теперь появился новый фактор: после собеседований из
обкома партии его увозили не в психбольницу, как раньше, а в некое
заведение, до которого на машине без окон добирались за 1 ч 15 мин. от
обкома. Это было трехэтажное здание, где все окна выходили во двор.
Нашего героя обычно помещали в однокомнатный номер, внутри которого
одноместная железная кровать с хорошей пружинной сеткой, хороший
письменный стол и полка примерно на 50 книг. Внутри 2 стула и маленький
столик для чтения газет. На письменном столе лежала пачка отличной
бумаги около 100 листов, несколько отточенных карандашей. Можно было
заказывать любую литературу и подшивки любых газет и журналов. Перед
сном конфисковывались все исписанные бумаги. Постельные принадлежности
меняли два раза в неделю, заставляя перед этим принимать душ. Мыло и
мочалка каждый раз выдавались новые. Мыло обычно было зеленого цвета.
Допросы были через день. На эти допросы наш герой шел с неохотой, т.к.
каждый раз ему сообщали, что расчеты правильные, но не знают, что с ним
делать. Вроде наказать совестно, а не наказать - значит нарушить
дисциплину. Но было два случая, когда предметный разговор остался в
памяти в мельчайших подробностях.

Первый случай - это появление ни с того ни с сего массивной дамы из ГПНТБ,
которая приехала из Ленинграда и поинтересовалась его судьбой. Она
сказала несколько слов на французском языке, смысл которых был ясен
только им двоим. Она сказала, что родила сына такого-то числа, и что
бывший ее муж вернулся к ней, узнав о ее беременности. Он же добился,
чтобы ее перевели в Ленинград. Это означало, что у нашего героя есть сын
в Ленинграде. По-видимому, отчим не был способен быть причиной нового
потомства, и по этой причине их семья раньше распалась. Теперь же,
оказывается, что все в порядке. Местное начальство, узнав, что эта женщина
- его бывшая подруга, разрешило этой особе все 4 дня до ее отлета в
Ленинград провести с ним.

Сразу же после расставания его пригласили в особо роскошные
апартаменты, и наш герой сидел напротив 35-летнего генерал-майора.
Удивительно было то, что тот не был в гражданской одежде, и первые
несколько фраз указали на то, что он не из ГРУ, а из политической
разведки. Молодой возраст указывал на то, что он из новых хрущевских
выдвиженцев. Гораздо позже наш герой узнал, что этот молодой генерал -
из ближайшего окружения генерал-лейтенанта Полякова, который являлся
самым крупным предателем советской разведки. Ущерб от Полякова считался
больше, чем от Пеньковского. Поляков десятилетия служил американской
разведке и выдал около 150 кадровых разведчиков - тех, кто служил
СССР не из-за денег, а из чистого энтузиазма и патриотизма. Потери
оказались невосполнимыми. ГРУ, несмотря на свое интеллектуальное
могущество, всегда помнило, что все его руководители: Аралов, Стригга,
Никонов, Берзин, Уншлихт, Урицкий, Ежов, Проскуров - все до
генерал-лейтенанта Голикова были ликвидированы бесцеремонно. Они
по-видимому, не всегда шли на конфликт с политической разведкой, даже если
теряли своих друзей и товарищей. Именно от политического бессилия ГРУ
не нашло ничего другого, кроме как перенести большую часть своей деятельности
из-за рубежа внутрь страны и выполнять работу за бездарных хрущевских
выдвиженцев. Все, кто благодаря хрущевской рекомендации вошел в ГРУ,
приносили только вред. Но об этом станет известно позже.

Тогда же молодой генерал-майор старше нашего героя на 8 лет говорил с
ним тоном хозяина, но вкрадчиво и нежно. Разговор шел, как будто они
сотрудники одного и того же учреждения, т.е. как бы на равных. Он ничего
не рекомендовал, а только спрашивал. Например: "Молодой человек, я много
читал секретной литературы, но нигде не встречал таких терминов, которые
употребляете Вы". Ответ был быстрым и невозмутимым: "Товарищ
генерал, не все умно, что секретно. Но конкретно по какому термину Вы
хотели бы получить разъяснение?" Он спросил: "Что означает
"инфортабельность партийных документов"?" Наш герой понимал, что его
хотят разговорить, чтобы потом выбрать, к чему придраться. Но он решил
поддержать игру (дальше Сибири не пошлют, больше психбольницы не
опозорят). Он ответил генералу: "На эту тему можно высказаться
популярно или сделать целый академический доклад". Генерал сказал: "Вы
сделаете оба варианта: популярный для меня и академический для тех
людей, которых мы подберем". Ответ: "На популярное изложение уйдет не
более 20 минут". И он стал объяснять.

При жизни Шекспира его "Гамлет" прошел незаметно, зато его "Двенадцатая
ночь" с использованием двойников и веселых сцен на любовные темы
принесли Шекспиру целое состояние. И сейчас эти пьесы часто используются
для молодежных передач. Но все определяется тем, кто пишет о Шекспире.
Если это не просто литературовед, а философ, то он обязательно начнет
обзор Шекспира не с "Двенадцатой ночи", а с "Гамлета" ибо в "Гамлете"
затронута так называемая "сикулярная" проблема, т.е. такая проблема,
которая оказывается всегда актуальной при любой общественной системе.
Смысл этой проблемы состоит в том, что способный человек или должен быть
хозяином положения, или же погибнуть, если все функциональные места в
общественных позициях уже заняты.

Идеологи буржуазии всегда осуждали "Гамлета" - мол, зачем ему был нужен
трон своего отца? Он мог бы стать финансовым тузом и всех королей и
принцев сделать своими лакеями... Но прошли годы, и появился
замечательный роман Бальзака "Шагреневая кожа", где четко доказывается,
что без минимального нулевого капитала способный человек скорее всего
должен погибнуть. Ему не дадут суетиться именно потому, что он умный -
следовательно, опасный. Этим было доказано, что буржуазные порядки не
решают проблем умного человека без денег.

После капиталистического строя параллельно ему появилась и
функционирует социалистическая система. В этой системе работал маршал
Тухачевский, чей авторитет среди военных был сравним с авторитетом
самого хозяина - И. Сталина. Но каким бы ни был умным Тухачевский, он не
понимал, зачем нужен советскому рабочему классу Сталин? И если бы он
знал это, он перед тем как поднять мятеж, создал бы альтернативную систему,
выполняющую те же функции, что и аппарат Сталина. Тогда Сталин и его
друзья оказались бы ненужными или накладными для народа, и мятеж имел бы
шансы на успех. Таким образом, социальный закон таков: недостаточно
умный человек должен погибнуть, тогда как дуракам не о чем беспокоиться.
Изменялись общественные системы, с ними менялась нравственность,
ценности, но остался неизменным социальный инвариант - обреченность
недостаточно умного человека. Образ Гамлета подкупает искренней
рассудительностью. Но тот (Гамлет) не оценил шансы на успех политических
хитрецов и интриганов. Он даже не думал, что мастерство в интриганстве
может заменить им ум, талант и политические перспективы.

Теперь вернемся к партийным документам. Первая и вторая программы КПСС
были не только партийными документами, но и памятниками культуры.
Напротив, третья программа, составленная ближайшим окружением Хрущева,
действительно является партийным документом, но памятником культуры не
является, т.к. составлена из одних газетных фраз. Зачем член партии
будет открывать эту программу, чтобы знать, за что бороться, если те же
самые фразы постоянно циркулируют в газете "Правда", откуда
перепечатывают передовицы другие газеты. Следовательно, Хрущев и его
эксперты, на которых он опирается, де-факто лишили партию возможности
иметь свою программу, возложив эти функции на передовицы газеты
"Правда". Причина такой неудачи заключается в том, что при составлении
программы партии сигнатура имела не сикулярный характер, а лишь
временный вульгарный. Большевики вообще использовали лишь 30%
выразительных форм русского языка, а остальная часть сохранилась в
исторических документах вроде 4-хтомного "Толкового словаря" В. Даля.

Теперь вернемся к социальной статистике. Слесарь, инженер,
академик-технарь и академик-филолог говорят на одном и том же русском
языке, но они употребляют одни и те же русские слова с различной
частотой. Более того, у различных социальных прослоек есть свои любимые
русские слова. А если учесть, что для рабочего человека, занятого у
станка, вполне достаточно 30% русских слов для его производственной
деятельности, то сразу становится ясно, откуда пошло такое обеднение
выразительных форм русского языка, и каким образом купили социальную
справедливость - ценой оскудения интеллектуальных возможностей
государственных деятелей.

Тогда генерал спросил: "А где же выход?" Наш герой ответил: "Задавайте
этот вопрос во время или после моего академического доклада перед
людьми, которых вы подберете".

Нужных людей подобрали в течение двух недель. Доклад происходил в
небольшом зале, где присутствовало примерно 25 человек. Все были в
военной форме. В основном капитаны и майоры. Был 1 старший лейтенант,
который стенографировал. Наш герой предупредил в начале доклада, что
доклад будет иметь двойной характер: с одной стороны много сложных
математических формул, но с другой стороны, многие присутствующие могут
не обращать на них никакого внимания. Запомните лишь речитатив.

Человек воспринимает поступающую извне информацию, пропуская ее через
три фильтра. Первый - это синтактика, т.е. не только язык, который мы
понимаем, но и определенный порядок слов во фразе. Например, можно взять
какое-то предложение, где, не выкидывая ни одного слова, так изменить
состояние фразы, что ничего не будет понятно. Второй фильтр называется
семантикой - здесь отбираются из того, что понято, те сведения, которые
могли бы в данных обстоятельствах кому-нибудь из нас принести пользу. И
третий фильтр это прагматика - здесь игнорируются интересы всего
общества всех друзей и знакомых, и учитываются интересы лишь того, кто
воспринимает информацию извне. Т.е. интересы общества только тогда
значимы, когда информация, воспринимаемая человеком, может быть полезной и
для него.

Из всего того, что личность хочет потом передать другим, какие-то
сведения он разделяет на две части: адресность информации - это когда
она рассчитывается на внимание определенной прослойки общества. А
вторая часть называется провокациями. В это время из слушателей
поднялся молодой человек и сказал, что он священник, и что в потоках
сакральной информации провокаций не бывает. Тут наш герой сразу
процитировал Библию, где говорилось: "Возбудите храбрых, пусть выступят -
поднимутся все..." Таким образом, провокация является неотъемлемой
частью высказывания, даже библейского... Далее речь шла об
информационной ценности сообщения, которое определяется экономией тех
ресурсов, что удалось сэкономить или дополнительно получить после
использования полученной информации.

Тут же вопрос с места (они не церемонились): "А как же количество
информации по Шенону?" Ответ: "Для Шенона 2 стула и 2 академика несут
одну и ту же информацию, т.е. Шенон учитывает форму информации, но не
содержание - качество информации." Далее речь шла о самонастраивающихся
системах, об организации научного творчества как о самонастраивающейся
системе. В этой системе решающим звеном являются те, кто руководит и
чьими интересами определяются контрольные точки (репера)
самонастраивающейся системы.

Например: информационный бандитизм
функционирует, имея собственную самонастраивающуюся систему. Для наших
вождей пишут доклады специально подобранные эксперты. Хорошо это или
плохо? Это хорошо потому, что наши неграмотные руководители не несут
всякую чушь. Но это и плохо потому, что имена помощников не публикуются. И
получается то, что на юридическом языке называется "ограблением чужих
авторских прав". Здесь вкратце повторяется популярная часть сущности
термина "инфортабельности партийных документов".

От информационного
бандитизма прямая дорога к тому, почему третья программа КПСС не
является памятником культуры. Прежде всего упущено то, что реальный вес
общественно-политической системы состоит в том - какая общественная
система увеличивает производительность труда? И что в соревновании ГДР
и ФРГ, ГДР проигрывает. Поэтому в ФРГ уровень жизнь догнал и перегнал
уровень жизни в ГДР. Что Южная Корея скоро догонит и перегонит по
уровню жизни Северную Корею. Что в Японию ставший бесхозным ВПК
начинает выпускать гражданские товары, превосходящие по качеству товары
всех страх мира, включая СССР. Что единственный выход для СССР -
заставить науку зарабатывать деньги самой себе и быть минимально
независимой от государства. Но для чего такая независимость?
Зарабатывать большие деньги научные руководители могут через те кадры,
которые молоды, энергичны и общительны. А такие люди пока не имеют
высоких научных регалий. Но если таким людям дать дорогу, то сразу резко
сузится сфера информационного бандитизма. Люди с достатком не пойдут на
соавторство, и тем самым иссякнут дармовые потоки информации для
фальшивых экспертов.

И последняя фраза, что информационный бандитизм сводит на нет все
преимущества, завоеванные Великой Октябрьской Социалистической
Революцией. Здесь его прервали, сказали, что доклад был вроде интересным,
но у самого докладчика навязчивая идея о безграмотности высшего
партийного руководства. Поэтому мы прерываем доклад и возвращаем нашего
товарища в психбольницу. Были и сочувственные возгласы: "Поторопился
парень делать выводы, ведь мы все - партийные выдвиженцы и хотим
разобраться - и мы разберемся".

В таком режиме пришлось прожить 2 года. В редкие двух-трехнедельные
перерывы наш герой продолжал появляться в Академгородке, присутствовать
на различных семинарах, где ему давали слово, и все внимательно следили
за сложными выкладками математических формул на доске. Многие в
Академгородке даже не подозревали, что над нашим героем "трудились"
психиатры и тюремщики. Многие по-прежнему подходили к нему и
советовались по математическим методам статистики.

Тогда он познакомился с экономистами-новаторами, которые потом притащат
его в Академгородок жить. О нем говорили как о научном журналисте - профессии
только что возникающей. Оказывается, в газете "За науку в Сибири" можно
было публиковать полунаучные статьи, которые играли роль научных статей,
т.к. возникал интерес. В науке самое главное знать где "копать". А
копать многие умели, и они восприняли нашего героя как "своего парня".
Достаточно его пригласить в гости и между делом задать пару вопросов.
Плохо с их точки зрения было то, что его нельзя было ловить на
спиртное... Таким образом, хотя он де-юре был отлучен от Академии,
де-факто он был неотъемлемой чертой внутренней жизни Академгородка, что
вызывало у верхушки ГРУ удовлетворение. Во всяком случае об
информационном бандитизме и его изощренных методах знали в Москве уже в
середине 60-х гг., но не могли его предотвратить, т.к. вожди по-прежнему
заставляли писать свои доклады экспертов, а среднее звено, в том числе и
в науке, брало с них пример.

Пришло время ухода Хрущева... В Академгородке был по-прежнему популярен
анекдот: "Можно ли слона завернуть в газету? - Ответ: Да, если
завернуть в речь Хрущева." После "неожиданного" устранения Хрущева
нашего героя оставили в покое. Последовал период полуторагодичной
работы на заводе "почтовый ящик N 83". Это был привезенный во время войны
из Воронежа радиозавод, который снабжал армию высококачественными
приборами, за что получил высшую государственную награду. После войны он
выпускал и гражданскую продукцию, радиоприемники и телевизоры... В
инструментальном конструкторском бюро наш герой занимался бракованными
деталями и выяснил, что брак можно снизить с 17 до 6%. Дальше снизить не
удавалось, т.к. роль играли не конструкторские ошибки, а отсталая
технология. Но все-таки снижение брака на 11% вызвало сенсацию.
Руководитель КБ ему говорил, что когда кто-то к ним поступает на работу,
то минимум год с него никакой пользы нет, а тут пришел он и стал давать
сразу конкретную пользу и это неплохо...

В то время в Академгородке было 2 коллектива, занимавшихся экономикой.
Первый назывался институт экономики и организации промышленного
производства. Второй, равный по численности первому, возглавлялся молодым
кандидатом наук Аганбедяном. Его лаборатория состояла из 25 штатных
сотрудников, но, заключая хоздоговорные работы, он довел количество
работающих до 300.

Директор института, член-корреспондент Пруденский (во
время войны главный экономист Урала) терпеть не мог академика
Канторовича с его линейным программированием, но за Канторовичем,
сотрудником института математики СО АН, стоял директор института
академик Соболев. Сам Лаврентьев понимал, что оба коллектива полезны в
каком-то смысле, поэтому он хотел первый коллектив перевести в Иркутск а
внутри Академгородка с нас хватит одного Аганбедяна. Положение
обострилось после того, когда Аганбедяну общими усилиями сделали
докторскую диссертацию, и не прошло и трех месяцев, как его сделали
член-корреспондентом. Теперь по титулам они оба были равны. И у
Пруденского не было никаких сомнений, что он уже не главный экономист
всего Сибирского отделения.

Нашего героя пригласили в лабораторию Аганбедяна и попросили быть
руководителем дипломных проектов двух выпускников НГУ, но дипломные
проекты им надлежало защищать в Москве в Главном статистическом
управлении. В частности, эти ребята пользовались тем опытом, который наш
герой вспоминал, когда участвовал в обработке данных по неэффективности
хрущевщины. Ребята оказались способными, пошли дальше и часть их
дипломной работы была закрытой. После защиты дипломных проектов им
обоим дали квартиры в Москве и приняли на работу в Центрстатком.
Квартира в Москве - слишком большой козырь, чтобы они возвратились в
Академгородок, где им также были подготовлены квартиры, правда, однокомнатные,
а не двухкомнатные, как в Москве.

Для агенбегяновцев это было большим поражением, т.к. при помощи этих
ребят они собирались развернуть кое-какие исследования. Тогда Агенбегян,
находясь на поднимающейся волне своего успеха, взял на себя
ответственность не только принять на работу нашего героя, но и дать
рекомендацию снова жить в Академгородке. Против этого был райком
комсомола и райком партии. Но положение было удачно тем, что секретарем
райкома был один из учеников Агенбегяна. Как он там оказался? Оказывается
агенбегяновский коллектив численностью в 300 человек иногда месяцами не
получал зарплату, хотя в местном отделении Госбанка свободные деньги у
них были. Возмущенные математики, физики и химики выразили недоверие
секретарю райкома, избрали выдвиженца Агенбегяна, а тот под партийную
ответственность приказал выплатить эти деньги людям, которые их честно
заработали. Впоследствии эти методы были использованы при организации
"Факела".

Чтобы успокоить недовольных, нашего героя наказали тем, что его приняли не в
АН, а на кафедру экономики НГУ. Агенбегян попросил ректора университета
академика С. Беляева ходатайствовать перед Президиумом СО АН о прописке
молодого человека в Академгородке, и сам же от имени Лаврентьева
завизировал это ходатайство, сказав: "Пусть меня за это накажут". Через
3 дня наш герой был прописан в Академгородке, более того, университет
выделил грузовик для перевозки вещей.

После заселения нашего героя в Академгородке ГРУ второй раз в его жизни
отблагодарило человека, который помог внедрить их сотрудника в
Академгородок... Пруденскому был "организован" инфаркт и он уехал в
Москву, а директором института назначили Агенбегяна... Десятилетия
спустя наш герой узнал, что и ребятам Пруденского также было сделано
предложение из ГРУ снова принять их товарища в Академгородок... А те
посчитали, что это делать не следует...

Начался новый этап деятельности нашего героя в Академгородке.

Продолжение следует